Здравствуйте, уважаемые читатели! Сегодня хочу представить вам анализ отрывка из знаменитейшего рассказа Михаила Александровича Шолохова "Судьба человека"
Судьба человека
Первая послевоенная весна была на Верхнем Дону на редкость дружная и напористая. В конце марта из Приазовья подули тёплые ветры, и уже через двое суток начисто оголились пески левобережья Дона, в степи вспухли набитые снегом лога и балки, взломав лёд, бешено взыграли степные речки и дороги стали совсем непроездны.
В эту недобрую пору бездорожья мне пришлось ехать в станицу Букановскую. И расстояние небольшое - всего лишь около шестидесяти километров, - но одолеть их оказалось не так-то просто. Мы с товарищем выехали до восхода
солнца. (...)
Только часов через шесть покрыли расстояние в тридцать километров, подъехали к переправе через речку Еланку. (...)
Неподалёку на прибрежном песке лежал поваленный плетень. Я присел на него, хотел закурить, но, сунув руку в правый карман ватной стеганки, к великому огорчению обнаружил, что пачка "Беломора" ссовершенно размокла(...)
Был полдень. Солнце светило горячо, как в мае. Я надеялся, что папиросы скоро высохнут. Солнце светило так горячо, что я уже пожалел о том, что надел в дорогу солдатские ватные штаны и стеганку. Это был первый после зимы
по-настоящему тёплый день. Хорошо было сидеть на плетне вот так, одному, целиком покоряясь тишине и одиночеству, и, сняв с головы старую солдатскую ушанку,
сушить на ветерке мокрые после тяжёлой гребли волосы, бездумно следить за проплывающими в блеклой синеве белыми грудастыми облаками.
Вскоре я увидел, как из-за крайних дворов хутора вышел на дорогу мужчина. Он вел за руку маленького мальчика, судя по росту - лет пяти-шести, не больше. Они устало брели по направлению к переправе, но, поравнявшись с машиной,
повернули ко мне. Высокий, сутуловатый мужчина, подойдя вплотную, сказал приглушённым баском:
- Здорово, браток!
- Здравствуй. - Я пожал протянутую мне большую, чёрствую руку.
Мужчина наклонился к мальчику, сказал:
- Поздоровайся с дядей, сынок. Он, видать, такой же шофёр как и твой папанька. Только мы с тобой на грузовой ездили, а он вот эту маленькую машину гоняет.
Глядя мне прямо в глаза светлыми, как небушко, глазами, чуть-чуть улыбаясь, мальчик смело протянул мне розовую холодную ручонку. Я легонько потряс её, спросил:
- Что же это у тебя, старик, рука такая холодная? На дворе теплынь, а ты замерзаешь?
С трогательной детской доверчивостью малыш прижался к моим коленям, удивлённо приподнял белёсые бровки.
- Какой же я старик, дядя? Я вовсе мальчик, и я вовсе не замерзаю, а руки холодные - снежки катал потому что.
Сняв со спины тощий вещевой мешок, устало присаживаясь рядом со мной, отец сказал:
- Беда мне с этим пассажиром. Через него я и подбился. Широко шагаешь - он уже на рысь переходит, вот и изволь к такому пехотинцу приноравливаться. Там, где мне надо раз шагнуть - я три раза шагаю, так и идём с ним враздробь, как
конь с черепахой. А тут ведь за ним глаз да глаз нужен. Чуть отвернёшься, а он уже по лужице бредёт или леденику отломит и сосёт вместо конфеты. Нет, не мущинское это дело с такими пассажирами путешествовать, да ещё походным порядком. - Он помолчал немного, потом спросил:- А ты что же, браток, своё начальство ждёшь?
Мне было неудобно разуверять его в том, что я не шофёр, и я ответил:
- Приходится ждать.
- С той стороны подъедут?
- Да.
- Не знаешь, скоро ли подойдёт лодка?
- Часа через два.
- Порядком. Ну что ж, пока отдохнём, спешить мне некуда. А я иду мимо, гляжу:свой брат шофёр загорает. Дай, думаю, зайду, перекурим вместе. Одному-то и курить, и помирать тошно. А ты богато живёшь, папироски куришь. Подмочил их, стало быть? Ну, брат, табак мочёный, что конь лечёный, никуда не годится. Давай-ка лучше моего крепачка закурим.
Он достал из кармана защитных летних штанов свёрнутый в трубку малиновый шёлковый потёртый кисет, развернул его, и я успел прочитать вышитую на уголке
надпись:"Дорогому бойцу от ученицы 6-го класса Лебедянской средней школы".
Мы закурили крепчайшего самосада и долго молчали. Я хотел было спросить, куда он идёт с ребёнком, какая нужда его гонит в такую распутницу, но он опередил меня с вопросом:
- Ты что же, всю войну за баранкой?
- Почти всю.
- На фронте?
- Да.
- Ну, и мне там пришлось, браток, хлебнуть горюшка по ноздри и выше.
Он положил на колени большие тёмные руки, сгорбился. Я сбоку взглянул на него, и мне стало что-то не по себе... Видали вы когда-нибудь глаза, словно присыпанные пеплом, накопленные такой неизбывной смертной тоской, что в них
трудно смотреть? Вот такие глаза были у моего случайного собеседника. Выломав из плетня сухую искривлённую хворостинку, он с минуту молча водил ею по песку, вычерчивая какие-то замысловатые фигуры, а потом заговорил:
- Иной раз не спишь ночью, глядишь в темноту пустыми глазами и думаешь:"За что же ты, жизнь, меня так покалечила? За что так казнила?" Нету мне ответа
ни в темноте, ни при ясном солнышке... Нету и не дождусь! - И вдруг спохватился, ласково подталкивая сынишку, сказал:"Пойди, милок, поиграйся возле воды, у большой воды для ребятишек всегда какая-нибудь добыча найдётся. Только, гляди, ноги не промочи!..
Ещё когда мы в молчании курили, я, украдкой рассматривая отца и сынишку, с удивлением отметил про себя одно странное, на мой взгляд, обстоятельство. Мальчик был одет просто, но добротно;и в том, как сидела на нём подбитая лёгкой, поношенной цигейкой длиннополая
курточка, и в том, что крохотные сапожки были сшиты с расчётом надевать их на шерстяной носок, и очень искусный шов на разорванном когда-то рукаве курточки -
всё выдавало женскую заботу, умелые материнские руки. А отец выглядел иначе:прожжённый в нескольких местах ватник был небрежно и грубо заштопан, латка на выношенных защитных штанах не пришита как следует, а скорее наживлена широкими, мужскими стежками;не нём были почти новые солдатские ботинки, но плотные шерстяные носки изъедены молью, их не коснулась женская рука... Ещё тогда я подумал:"Или вдовец, или живёт не в ладах с женой".
Но вот он, проводив глазами сынишку, глухо покашлял, снова заговорил, и я весь превратился в слух.
Анализ
"Судьба человека" - реалистический рассказ, действие которого происходит на Дону. Форма повествования этого произведения - рассказ в рассказе. Историческое время ("первая послевоенная весна"), детали одежды ("ватная
стеганка, солдатские штаны") и обихода("пачка "Беломора", вещевой мешок, кисет") помогают понять социальный статус персонажей. Портреты героев и их поведенческие рисунки позволяют раскрыть их характеры. Поведение рассказчика характеризует его как простого человека со спокойным позитивным настроением. Из его диалога с маленьким мальчиком становится понятно, что он хорошо ладит с детьми. Доброжелательность рассказчика располагает Андрея Соколова к беседе. Описывая маленького мальчика, автор использует уменьшительно-ласкательные формы слов ("ручонка","белёсые бровки") и сравнение ("как небушко"),
что показывает любовь рассказчика к детям. Поведение Вани характеризует его как открытого ребёнка с "трогательной доверчивостью". Он не боится и не стесняется разговаривать с совершенно незнакомым человеком. Очень подробно нарисован портрет главного героя рассказа, Андрея Соколова."Высокий, сутуловатый мужчина" с "чёрствой рукой" - признак
того, что он работящий человек. Это человек, который прошёл войну и всю жизнь проработал шофёром. Использование им профессиональной и военной лексики ("пассажир", "пехотинец") подтверждает это. В то же время его лексика выдаёт в нём простого человека ("браток", "мущинское дело"). Используя сравнение
"глаза, словно присыпанные пеплом", автор показывает глубокую душевную боль и тоску Андрея Соколова. Его монолог и риторические вопросы:"За что же ты, жизнь, меня так покалечила? За что так казнила?" - ещё больше
показывают трагедию в его душе. Но не смотря на все горести и невзгоды, его отношение и обращение к сыну ("сынок", "милок") показывают, что он не очерствел. Он
нашёл отдушину в своей жизни, лучик радости - маленький мальчик Ваня.
